КОЛЫМСКИЕ “КОЧКИ”

Случилось мне в конце шестидесятых побывать на Колыме. Не совсем по своей воле, даже совсем не по своей воле. Причина такого “круиза” тема другого рассказа. Скажу только, что в итоге мне очень повезло. Срок моего перевоспитания уложился в промежуток между двумя полярными ночами. Было терпимо холодно, но достаточно светло, чтобы хорошо рассмотреть нечто. Итак, к сути.

* * *

“Русское чудо” - Кремль на Колыме или

Колыма в Московском Кремле

“Умом Россию не понять...”? Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Всегда ли это справедливо? Не уверен. Но хочу все же рассказать об одном “русском чуде”, которое сам видел.

Как выглядел лагерь на берегу Колымы? Как в кино, весьма обычно. Добротные бараки, склады, вертолетная площадка... Все это обнесено колючей проволокой, по углам вышки с чем положено. Угадайте, кто жил в бараках? А вот и ошибаетесь. Внутри охраняемой территории жил персонал охраны, “воспитатели” и другие товарищи.

А основной “контингент” два раза в сутки выстраивался на поверку и для раздачи пищи. Землянки для “контингента” разбросаны так и сяк по берегу реки, неподалеку от колючки. Работы в то лето управители лагеря почему-то не сумели организовать. То ли пароход не пришел, то ли ждали ценных инструкций из Центра... Интересная получилась у нас почти свободная жизнь. Особенно для тех, кому из школьных уроков географии запомнилось, что из этих мест до ближайшей точки “Материка” более

3000 км.

По прошествии множества лет воспоминания об этом “инверсном” лагере - “русском чуде” наводят на невеселые мысли о лагерных, по существу, принципах устройства Кремлевской Власти и современной России. Стены Московского Кремля - та же колючка Колымского лагеря. Кремлевские правители даже кое в чем перещеголяли лагерных начальников. Например, раздачу пищевых подачек народу, дополнили его насильным духовно-телевизионным кормлением. Совершенствуют управление своим народом с помощью научно-технического прогресса, но на расстоянии, но из-за колючей кремлевской стены...

* * *

Педагог в тундре

Группа студентов - москвичей, занесенных в Колымский край каким-то неведомым “ССО”, в один прекрасный, конечно только по погодным условиям, день проявила редкую для здешних мест любознательность. Надумали эти головастики посвятить свой выходной (!), а в натуре был у них таковой, посвятить туристической прогулке до ближайшей сопки. Меня приставили к ним в качестве дядьки, по совместительству - проводника. При этом мои знания географии этих мест базировались в основном на нелепых воспоминаниях об изображении Колымского края на школьном глобусе. Что мы только не проделывали с этим глобусом.... Но к делу.

Бодро шагает по красной тундре группа молодых людей. Интеллигентных, спортивного типа, в зеленых “целинках”. К слову, ягель в июле бывает именно красным. Маленький секрет природы - пароль аборигенов при определении правдивости рассказов о Колыме. Все кругом замечательно красиво - и ягель, и студенты и комаров так мало, что сквозь их тучи иногда выглядывает солнце.

Но вот идет наш маленький отряд час, два, четыре... А сопка по-прежнему так и маячит на горизонте, не ближе, правда, и не дальше. Как сказали бы опытные, где их тут взять опытных, туристы, в тундре глазомер не лучший способ определения длины маршрута. Становится все больше очевидным, что влипли мы все в неприятное приключение. Однако точка бифуркации (точка возврата - по ученому) уже пройдена... Шуточки и восторги больше не нарушали вечный покой безвременного и бесконечного края. Что-то должно было произойти. И оно, чудо, произошло.

По тундре прямо на нас мчится гусеничный вездеход. Резко тормозит. Из кабины осторожно и, конечно, с монтировкой в руке выглядывает молодой парень. Русский, чумазый, наверное, от геологов. Мы молчим. Он долго, бесконечно долго рассматривает нас и тоже молчит. Наконец, любопытство у него побеждает.

Мы все на перебой его убеждаем, что студенты, сто идем на сопку. “Какую?”. “Вот ту или ту”. “Зачем?” “Просто так”. Водитель погружается в трудное размышление. И уже спокойно сообщает, что идти нам предстоит сутки или около того. Тут же неожиданно и с каким-то своим интересом предлагает подвезти до нашей сопки. Не поверил таки?

Доехали с ним до желанной цели. Голая сопка, 100 метров высоты. Только птицы не поют и комаров нет. Да еще, нашел я тут мягкий булыжник. Тяжелый, с удельным весом свинца . Смекнул, как - никак физик в прошлом и будущем, что для пикника сие место никак не подходит. Драпать надо.

Однако пора завершать этот рассказ. Стыдно, но из песни слов не выкинешь. Деловито подхожу к водителю для расчета. “Ребята по рублю собрали”, - говорю ему. И вдруг мятые рублевки вмиг полетели мне в лицо. Парень преобразился, побагровел. Опять монтировку схватил, замахнулся. Что меня спасло? Наверно, только безнадежно искренний глупый вид и растерянная моя рожа. Да и ребята очень уж натурально раскрыли рты. Да так и замерли.

Парень вздохнул. Безнадежно махнул рукой, шарахнул монтировкой по своей машине. И сказал уже совершенно спокойным голосом: “Это у вас в Москве так принято. А здесь, если я завтра сломаюсь и рубля у меня не будет, вы, что? Пройдете мимо? Цена не рубль, а жизнь”.

Надо ли говорить, что потом этот Человек долго вез нас в полной тишине до нашей казармы. Ничего больше не сказал.

* * *

“ТЕГЕРАН - 43” - колымский вариант.

Смотрел намедни по телеку киноверсию известных исторических событий в Тегеране. Наши контрразведчики в 1943 году спасли от немецких террористов американского президента и английского премьер-министра. Правда, но не вся правда.

Стройка на Колыме. Ребята - студенты несут тяжелые носилки с раствором по крутому трапу. Я здесь уже что-то вроде бригадира - толмача. Перевожу студентам указания местного начальства. Стою у трапа рядом с маленьким тщедушным прорабом - вольняшкой. Он - человек без возраста, кажется мне неинтересным, но очень въедливым, почти противным. Вечно встревает в ударную студенческую работу. Ребята его игнорируют.

И вот два студента, как я уже говорил, несут носилки. А меж собой, чертовы интеллектуалы, говорят по английски, чтобы прораб не вмешивался. Вдруг этот человек на чистом английском языке, надо же, я еще кое-что помню, прерывает беседу студентов. Те от неожиданности роняют носилки. А наш прораб тихо так говорит: “Ребята, не перейти ли на немецкий, немецкий я лучше знаю. Или на французский...?

Вечером всего за 1 кг картошки, настоящей картошки из России, и две луковицы египетского чеснока из комсомольского пайка ССО прораб поведал нам свою историю. В Тегеране в 1943 году он в составе спецотряда НКВД обеспечивал охрану вождей антигитлеровской коалиции. Свое воинское звание назвал как-то чудно, почти по морскому артикулу. Что то типа “капитан-сержант”. К слову, сам то он из семьи старого петербургского профессора. В такой семье три языка - обычное дело.

По версии нашего прораба операция в Тегеране завершилась несколько иначе. Иосиф Виссарионович сначала поблагодарил чекистов за службу, но потом добавил нечто “для внутреннего пользования”. А именно: “Хорошо, что оборонили от шпионов. Но плохо, что шпионов этих не поймали. Подвели меня. Американцы могут подумать, что товарищ Сталин выдумал сказку о немецких шпионах”.

После этих слов Сталина спецотряд НКВД в полном составе со всеми интеллектуалами - знатоками языков отправили на Колыму. Шли они до своего лагеря три года, как говорит прораб “три навигации”.

Амнистия, добралась до их краев только в 1963 году. Далее обычная по его словам история. Слетал на “материк”. Там посмотрел издалека на бывшую свою семью. Жить на материке не смог. Вернулся на Колыму, он говорит “домой”. Такая концовка фильма, ей богу гораздо ближе к реалиям России.

* * *

ШАПКИ - УШАНКИ

26 июля выпал снег. Дату помню точно, поскольку я хоть и семимесячный, но по паспорту, который, правда, остался где-то на материке, это все же мой день рождения. Снег для русских - явление обычное. Однако для москвичей более привычно иметь с ним дело в декабре. Одним словом - забузили студенты. Подавай им теплую одежду. “Целинки” и хороши только для парадов и съездов.

Начальник велел принести ушанки для комсомольцев. Со мной пошли старый сержант с грустными глазами и трое веселых, вечно хохмящих студентиков. Шли не долго. Милю или даже меньше версты. Подошли к потемневшему от старости, но крепкому бараку - 20 х 10 х 4 м³. Сержант отомкнул дверную цепь, отворил ворота. Ребята вбежали внутрь. А меня что-то остановило. Смотрю, сержант как-то по особенному загрустил и в барак не входит. Я поворачиваю голову. Барак забит до потолка солдатскими ушанками, их здесь тысяч десять или двадцать... Обычные б/у. Но все почему-то без звездочек. И в атмосфере барака нечто торжественное и, одновременно, тревожное. Ребята притихли, не хохмят. Тишина особенная, какая бывает только на кладбище.

Спрашиваю у сержанта с подковыркой, но каким-то не своим голосом: “Что еще за мемориал?” А тот тихо рассказывает: “Был здесь такой обычай. Когда зек умирал, его одежду делили живые, а шапку оставляли”.

Всю обратную дорогу мы молчали. Сержант на ребят уже не покрикивал.

“Студенческий строительный отряд - московский ССО ушанки не взял,” - так я доложил начальству. И начальник облегченно вздохнул.